Всего несколько лет тому назад Владимир Путин, выступая в пропагандистском фильме «Миропорядок-2018», снятом журналистом Владимиром Соловьевым по ка­нонам Йозефа Геббельса, рассуждал о праве России ответить на ядерный удар, не испытывая при этом жалости к миру, который неизбежно окажется уничтоженным. «Как гражданин России и глава российского государства – говорил президент, – хочу задаться вопросом: “А зачем нам такой мир, если там не будет России?”». Однако история по­шла несколько иным путем: никто не начал против России ядерной вой­ны, да и она пока не применила и вряд ли применит ядерное оружие, но «мир без России», этот ночной кошмар ее многолетнего диктатора, обре­тает реальные очертания на наших глазах. Он формируется в образе огромного простран­ства, через границы которого почти не летают самоле­ты, не переводятся де­ньги, не пробираются товары; в образе страны, вли­яние которой на мировую экономику стремительно переоценивается; в образе общества, чьи представители которого на десятилетия вперед останут­ся изгоями в цивилизо­ванном мире. Для того, чтобы этот процесс был за­пущен, оказалось доста­точно лишь трех недель войны и временной окку­пации нескольких процен­тов территории соседней Украины.

Происходящее сегодня на наших глазах стало результатом ряда стра­те­гических ошибок, допущенных президентом Путиным в оценке само­го се­бя, своей страны и ее роли в мировых политике и экономике. За по­следние двадцать лет Россия, как ему показалось, поднялась с колен и бро­сила вызов Западу, но сделала это преимущественно через альянсы с никчемными стра­нами типа Ирана, Венесуэлы, Сирии или Белоруссии и через распростране­ние мифов о своей мощи, в которые ее руководство в конечном счете само уве­ровало. Однако как минимум на протяжении последних десяти (а скорее, пятнадцати) лет становилось все заметнее, что мир без России весьма реа­лен (а отчасти даже комфортнее), а ее присутствие в глобальном сообществе сохраняется не более чем по инерции. 

В 2008 году, после десяти лет хозяйственных реформ и экономического рос­та, ориентируясь на сотрудничество с Западом или отдельными его частя­ми, построив в основных чертах общество массового потребления и да­же произведя формальную демократическую смену хозяина Кремля, Рос­сия до­стигла своего максимального успеха. Доля страны в мировом ВВП выросла до 4%; рубль, обрушившийся в 1998-1999 годах, устойчиво рос на протяжении пяти лет; средние долларовые доходы граждан выросли с 1999 г. в 7,9 раза; российский фондовый рынок стал одним из самых быстрорастущих в мире, а «Газпром» – сейчас в это невозможно поверить – опередил по капитализа­ции Microsoft. В страну текли инвестиции и стремились про­фессионалы в самых разных областях. И даже военная операция в Грузии не вызвала се­рь­езных разногласий с Западом и сменилась ве­селой «перезагрузкой».

Однако эти успехи были основаны, по большому счету, только на одном факторе – российских природных богатствах. Восстановив свою нефтедобычу, страна поставляла на мировой рынок 7,5 млн баррелей нефти в день (13,3% торгуемой на международных рынках нефти) и 226 млрд кубометров газа в год (29,7% от аналогичного показателя). Россия также являлась третьим в мире экспортером угля, вторым – минеральных удобрений, к середине 2010-х годов вышла в лидеры по экс­порту пше­ницы, а на рынках титана, никеля и палладия занимала первое место. Однако при этом страна оставалась единственным членом «Бо­льшой восьмерки», практичес­ки не имевшем современных производств и на сто процентов зависимым от импорта компьютеров, смартфонов, обо­рудования для трансля­ции сотово­го сигнала, многих видов медицинского оборудования и фармацевтических субстанций. Импорт оборудования и комплектующих имел критически ва­ж­ное значение для большей части об­рабатывающих производств и даже для сельскохозяйственного сектора. По­давляющим стало доминирование иност­ранной техники в авиации и ино­ст­ранных автомобилей на российских до­рогах. К началу 2010-х годов страна утратила статус экспортера промышлен­ных товаров даже в развивающиеся страны. Провал в области технологий и образования было уже не исправить, отток интеллектуального потенциала нарастал. 

Однако российское руководство не хотело видеть большинство этих фак­тов, скрываясь за мифами о самодостаточности экономики и потемкински­ми деревнями типа «Сколково». В Кремле считали, что Россия с постав­ляе­мыми ею 45% и 25% ввозимых в ЕС газа и нефти, с огромными запасами цве­т­ных металлов, с ее статусом крупного рынка для многих западных компа­ний, и, наконец, с ее ядерным оружием и тактикой «управляемой нестаби­льности», которую она создавала по всему постсоветскому пространству, яв­ляется для Запада партнером, от которого нельзя отвернуться. И это отчас­ти было правдой, так как политики по всему миру продолжали повторять, что «без России не решить ни одной глобальной проблемы» и что «нельзя допу­стить ее скатывания в объятия Китая». В результате с Москвой разговарива­ли предельно мягко, шаг за шагом приближая кремлевское руководство к но­вым авантюрам.

Нападение России на Украину перевернуло все существовавшие предста­в­ления не только о границах допустимого, но и о значимости России для ми­ра. Стало очевидным не только состояние российской армии, которой холуи Кремля посвящали десятки статей в американской прессе, но и место России в мировой экономике. Уйдя из страны, McDonald’s потеряет 5,2% глобаль­ных про­даж, Coca-Cola – менее 2%, Volkswagen – 1,8%, Apple– 1,3%, а Microsoft – 0,06%. При этом оказалось, что на противлении насилию мож­но неплохо за­работать: на днях Deutsche Bank, прибыль которого от опера­ций в России в 2019 г. составила $20 млн, заявив об отказе от бизнеса в стра­не, спрово­цировал рост своих акций на Франкфуртской бирже на 8%, что по­высило его рыночную капитализацию на $1,68 млрд, или на величину ги­потетической при­бы­ли от работы в России за 84 года. Российские акции практически пол­но­стью обнулились: «Сбербанк» перед остановкой торгов в Лондоне 3 мар­та котировался по 1 центу за акцию, и мировой рынок этого не заметил. Закрытие европейского неба для российских самолетов снизило еже­дневный авиатрафик в Европе на 0,4%, а перелеты через Сибирь, когда-то жизненно необходимые для западных авиакомпаний, легко могут быть при­несены в жертву, так как за последние двадцать лет дальнемагистраль­ные лайнеры увеличили время беспосадочных перелетов с 12-13 до 16-17 ча­сов и могут обогнуть российскую территорию.

Конечно, остаются важнейшие отечественные «преимущества» – нефть и газ, от которых европейцы не откажутся мгновенно. Однако и тут тренд оче­виден: США уже прекратили импорт, Великобритания откажется к концу го­да, большинство стран ЕС – в 2024-2025 гг. Россию с радостью вытеснят с рынка те, кому путинский режим особенно покровительствовал, – Иран и Ве­несуэла, которые могут поставить до 3 млн баррелей в день в случай отме­ны санкций. Остаток можно будет добрать за счет роста добычи в странах Персидского залива и на сланцевых месторождениях в Северной Америке. Если от рос­сийского газа в Европе не получится отказаться, страны Старого света могут временно увеличить более отсталые виды генерации, но по принципиаль­ным соображениям стремительно сократить закупки в России. Учитывая воз­можности наращивания государственного долга, никакие цены на нефть и газ не смогут ни остановить экономического роста на Западе, ни заставить страны свободного мира искать с Россией компромиссы. В первую же неде­лю войны стало ясно, что общность интересов западных стран перевеши­ва­ет экономические аргументы в пользу сотрудничества с агрессором.

Особенно важно в данном случае то, что Россия не смогла стать для мира производителем ни одной из важнейших услуг или критически важных тех­нологических товаров. Мировые валюты, которые играют исключительную роль в современной глобальной экономике, эмитируются не в Москве, а в Вашингтоне, Франкфурте и Лондоне, тогда как Банк России играет роль не более чем копилки: в балансе ФРС резервы составляют около 0,4%, в балансе российского Центрального банка, пока их не обнулили, они достигали 81,3%. Обладая огромной территорией и считая себя «мостом» между Европой и Азией, Россия перевозила по Транссибу и Севморпути вместе взятым около 2% от объема транзитных грузов, проходивших через Суэцкий канал. Боль­шинство успешных глобальных компаний используют программы Microsoft и SAP; стандарты качества в компьютерной технике задают Apple и HP; мик­ропро­цессоры производят Cisco и AMD; лидерами автомобильной отрасли являю­тся Daimler и Ford (а в перспективе Tesla); космический интернет раз­вивают Starlink и Amazon. Даже Yandex, если и присутствует за рубежом, то используется в основном выходцами из России, в то время как запрещен­ный теперь Facebook имеет в своей родной Америке только 6,3% российских поль­зователей. Россия не представлена ни на одном рынке таких товаров, на кото­рых можно написать: «Made in…». Если в мире можно купить что-то рус­ское, то только ради экзотики. Никто не зависит от критических российских тех­нологий, не пользуется российскими патентами, не отправляет детей в рос­сийские университеты. Масса технологических компаний, в последние де­­ся­тилетия основанных россиянами, – от Telegram до Revolut – созданы ими по­сле отъезда из России. Совокупная цитируемость русскоязычных ученых, живущих за пределами страны, существенно превышает упоминаемость тех, кто пока еще работает в Российской Федерации. «Исчезая» из мира, Россия может вызвать лишь те же эмоции, что и знаменитое нераскрывшееся пятое кольцо на церемонии открытия сочинской Олимпиады.

Сегодня многим еще кажется, что большинство стран, накладывающих на Россию все более радикальные ограничения, стремятся «сдержать» или «проучить» нашу страну, но скоро это впечатление рассеется. Сдерживание России сейчас стало уделом... Украины: для соседней страны оно представля­ется вопросом жизни и смерти, как для советского народа – борьба с нацистс­кой Германией. Для остального мира путинские фантазмы столь же малоин­тересны, как и прежде: мир без России видится большинству предпринимателей и политиков намного более комфортным, чем общение с этой непредсказуемой страной. Пройдет немного лет, и такое ощущение многократно укрепится, и преодолеть его станет невозможно. 

Сейчас в западной прессе и российской блогосфере обсуждается вопрос о том, на сколько лет или десятилетий назад отбросило Россию путинское решение о вторжении в Украину. С экономической точки зрения, 20 или 30 лет, о которых обычно говорят, могут показаться обоснованными, но, на мой взгляд, речь должна идти не о них. Россия (Советский Союз или Российская империя) могла действовать в унисон с западным/европейским миром или играть против него, но она была значимым фактором его раз­вития на протяжении почти пятисот лет. Все эти столетия мир не мог не за­мечать России – политически, экономически, и культурно. Похоже, эта эпоха приходит к концу. Россия, как я говорил несколько лет назад, разворачива­ется в своем развитии и уходит в прошлое, тогда как весь остальной мир ускоряет движение в будущее [1]. Пытаясь отве­тить на потерю части своей территории – потерю, которая превратила госу­дарство, называющее себя Российской Федерацией, в территориальное по­до­бие предшественницы образца 1648 года, – Россия действительно превра­щается в Моско­вию, страну за пределами зоны интереса обычного европей­ца, погружен­ную в византийские интриги и время от времени отправляю­щую в развитые стра­ны обоз пеньки или воска. Современная Россия (modern Rus­sia) заканчива­ется. Мир без России, пусть и ненужный Кремлю, может стать только лучше того мира, в котором эта некогда великая страна играла, каза­лось бы, непре­ходящую роль...

Источники:

[1] Иноземцев, В. Несовременная стра­на: Россия в мире XXI века. Моск­ва: «Альпина Паблишерс», 2018

* Владислав Иноземцев – д.э.н., профессор, директор Центра исследований постиндуст­риального обще­ства (г. Москва).